![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
Когда-то я рассказывала об уровнях языковой системы (звук-морфема-лексема-предложение-текст). Здесь будет небольшой комментарий относительно того, как эти уровни человек видит и как "не видит".
По большей части, в жизни человек интересуется только речевыми конструкциями уровня «текст» или хотя бы «высказывание». Лексика обыденного языка, относящаяся к речевой деятельности, преимущественно связана с этим уровнем - ‘объяснить’, ’спросить’, ’рассказать’, ’речь’ и так далее.
Уровень лексический осознаётся чуть хуже, но в целом бывает доступен. В ряде языков (исторически так было и в русском) нет отдельного слова для ‘слова’ – в них есть лишь более общее обозначение для текста (устного) вообще. Тем не менее, уяснить идею слова и как-то расчленить текст на словоформы мы в целом можем легко.
С морфологическим и фонетическим уровнем всё намного сложнее. Человек в быту вообще не думает о том, как они устроены: все соответствующие понятия - «согласный», «гласный», «приставка», «суффикс» - в обыденном языке отсутствуют. Мы с ними знакомимся как с терминами только в условиях школы, которая по некоторым причинам внесла беглое изучение этих областей в программу. Связано появление этой темы в программе преимущественно с нашей системой письма, основанной на фонетическом и морфологическом принципах: его практически невозможно освоить, вообще не вытаскивая на уровень сознания эти два уровня. Неграмотный же человек без этих специальных знаний обходится вообще.
Обращает он на них внимание фактически только в раннем детстве, осваивая язык: там будут и фонетические, и морфологические ошибки, эксперименты, неожиданные решения. Взрослый же человек пользуется всем этим аппаратом очень быстро, практически безошибочно и абсолютно не обращая на него внимания. Как ходит.
Автоматизация этих речевых навыков нужна для того же, что и автоматизация навыка ходьбы - для скорости, гладкости и экономии усилий. Думать над тем «какое здесь должно быть окончание у глагола» столь же малополезно, как для сороконожки - разбираться, с какой ноги она стартует. Фактически, думать имеет смысл только над теми вещами, где требуется принимать какие-то решения, связанные со смыслом деятельности (откуда и куда бежать? О чём и зачем будем разговаривать?).
А смысл любого явления всегда находится вне структуры собственно явления. И удерживать одновременно в сознании и структуру, и смысл задачи – это сложновато для человеческого мозга, он если и будет это делать, то по очереди. Или выборочно (только то, или только то). Поэтому, например, ребенок или детально играет в «магазин», со всеми мелкими подзадачами типа передачи товара, выдачи сдачи и каждого «спасибо»; или проделывает поход куклы в магазин очень быстро, зато из магазина она нечто приносит и как-то в кукольном хозяйстве применяет. В первом случае действие «сходить в магазин» имеет структуру, но не имеет смысла - зато смысл имеют такие действия как «передать сдачу». Во втором случае действие «сходить в магазин» почти не имеет внутренней структуры, зато имеет смысл (купить еду, чтобы потом покормить мишку) - а структуру имеет более сложное действие «жить в домике вместе с мишкой».
Взрослые, в принципе, действуют похоже. А поскольку смысл коммуникативного акта - по определению смысла - всегда находится вне самого коммуникативного акта, то о структуре этого акта человек по большей части заботится мало: это ж переключаться на анализ надо, а потом ещё и обратно. Чем мельче детали структуры, тем меньше человек с ними «играет»: разобрать текст на высказывания – это ещё ничего (хотя человек вполне может попытаться обойтись и без этого тоже), на слова - чуть сложнее, на морфемы - вообще совсем мелко и сложно. Именно поэтому люди чаще всего «не знают» о морфемах и не запоминают/не замечают точные словесные формулировки.
Мало того, человек с очень жёстко закреплёнными в голове коммуникативными последовательностями (скрытыми знаниями о том, что после чего непременно должно идти) как раз от работы по анализу структуры себя и спасает, экономя на этом массу мозговых усилий. Если вся коммуникативная последовательность с внекоммуникативным смыслом «получить завтрак желаемого типа в желаемое время» является намертво закреплённой в голове, то вся последовательность реплик будет выпаливаться собеседнику без обращений к внутренней структуре диалога вообще. То есть по факту начала коммуникации (например, «А когда завтрак?») такой человек выдаёт заученную последовательность фраз (не отвлекаясь на структуру диалога ни на секунду), после которой уверенно ожидает, что собеседник обеспечит ему именно блинчики с вареньем и именно в десять утра. Любая реплика собеседника «не по схеме» («Какой завтрак? Я же сегодня вечером уезжаю») будет расценена как неправильная и разрушающая структуру. Какие там «отдельные слова», там и фразы целые не выделить и не запомнить! А если такую структуру разрушают, так это ж надо менять режим (смысл-внутренняя структура-снова смысл): анализировать, далее говорить и делать что-то другое.
Для человека, у которого данная коммуникативная последовательность жёстко фиксирована, эта задача по сложности напоминает морфемный анализ (указать приставки, корни, суффиксы, окончания... - помните по школе?), после которого придётся ещё и делать упражнение «придумать слова с таким же суффиксом, но другим корнем». А человек, между прочим, хочет не морфемный анализ, а блинчиков. И даже не пытаться понимать, почему его, собственно, никто так и не кормит.
По большей части, в жизни человек интересуется только речевыми конструкциями уровня «текст» или хотя бы «высказывание». Лексика обыденного языка, относящаяся к речевой деятельности, преимущественно связана с этим уровнем - ‘объяснить’, ’спросить’, ’рассказать’, ’речь’ и так далее.
Уровень лексический осознаётся чуть хуже, но в целом бывает доступен. В ряде языков (исторически так было и в русском) нет отдельного слова для ‘слова’ – в них есть лишь более общее обозначение для текста (устного) вообще. Тем не менее, уяснить идею слова и как-то расчленить текст на словоформы мы в целом можем легко.
С морфологическим и фонетическим уровнем всё намного сложнее. Человек в быту вообще не думает о том, как они устроены: все соответствующие понятия - «согласный», «гласный», «приставка», «суффикс» - в обыденном языке отсутствуют. Мы с ними знакомимся как с терминами только в условиях школы, которая по некоторым причинам внесла беглое изучение этих областей в программу. Связано появление этой темы в программе преимущественно с нашей системой письма, основанной на фонетическом и морфологическом принципах: его практически невозможно освоить, вообще не вытаскивая на уровень сознания эти два уровня. Неграмотный же человек без этих специальных знаний обходится вообще.
Обращает он на них внимание фактически только в раннем детстве, осваивая язык: там будут и фонетические, и морфологические ошибки, эксперименты, неожиданные решения. Взрослый же человек пользуется всем этим аппаратом очень быстро, практически безошибочно и абсолютно не обращая на него внимания. Как ходит.
Автоматизация этих речевых навыков нужна для того же, что и автоматизация навыка ходьбы - для скорости, гладкости и экономии усилий. Думать над тем «какое здесь должно быть окончание у глагола» столь же малополезно, как для сороконожки - разбираться, с какой ноги она стартует. Фактически, думать имеет смысл только над теми вещами, где требуется принимать какие-то решения, связанные со смыслом деятельности (откуда и куда бежать? О чём и зачем будем разговаривать?).
А смысл любого явления всегда находится вне структуры собственно явления. И удерживать одновременно в сознании и структуру, и смысл задачи – это сложновато для человеческого мозга, он если и будет это делать, то по очереди. Или выборочно (только то, или только то). Поэтому, например, ребенок или детально играет в «магазин», со всеми мелкими подзадачами типа передачи товара, выдачи сдачи и каждого «спасибо»; или проделывает поход куклы в магазин очень быстро, зато из магазина она нечто приносит и как-то в кукольном хозяйстве применяет. В первом случае действие «сходить в магазин» имеет структуру, но не имеет смысла - зато смысл имеют такие действия как «передать сдачу». Во втором случае действие «сходить в магазин» почти не имеет внутренней структуры, зато имеет смысл (купить еду, чтобы потом покормить мишку) - а структуру имеет более сложное действие «жить в домике вместе с мишкой».
Взрослые, в принципе, действуют похоже. А поскольку смысл коммуникативного акта - по определению смысла - всегда находится вне самого коммуникативного акта, то о структуре этого акта человек по большей части заботится мало: это ж переключаться на анализ надо, а потом ещё и обратно. Чем мельче детали структуры, тем меньше человек с ними «играет»: разобрать текст на высказывания – это ещё ничего (хотя человек вполне может попытаться обойтись и без этого тоже), на слова - чуть сложнее, на морфемы - вообще совсем мелко и сложно. Именно поэтому люди чаще всего «не знают» о морфемах и не запоминают/не замечают точные словесные формулировки.
Мало того, человек с очень жёстко закреплёнными в голове коммуникативными последовательностями (скрытыми знаниями о том, что после чего непременно должно идти) как раз от работы по анализу структуры себя и спасает, экономя на этом массу мозговых усилий. Если вся коммуникативная последовательность с внекоммуникативным смыслом «получить завтрак желаемого типа в желаемое время» является намертво закреплённой в голове, то вся последовательность реплик будет выпаливаться собеседнику без обращений к внутренней структуре диалога вообще. То есть по факту начала коммуникации (например, «А когда завтрак?») такой человек выдаёт заученную последовательность фраз (не отвлекаясь на структуру диалога ни на секунду), после которой уверенно ожидает, что собеседник обеспечит ему именно блинчики с вареньем и именно в десять утра. Любая реплика собеседника «не по схеме» («Какой завтрак? Я же сегодня вечером уезжаю») будет расценена как неправильная и разрушающая структуру. Какие там «отдельные слова», там и фразы целые не выделить и не запомнить! А если такую структуру разрушают, так это ж надо менять режим (смысл-внутренняя структура-снова смысл): анализировать, далее говорить и делать что-то другое.
Для человека, у которого данная коммуникативная последовательность жёстко фиксирована, эта задача по сложности напоминает морфемный анализ (указать приставки, корни, суффиксы, окончания... - помните по школе?), после которого придётся ещё и делать упражнение «придумать слова с таким же суффиксом, но другим корнем». А человек, между прочим, хочет не морфемный анализ, а блинчиков. И даже не пытаться понимать, почему его, собственно, никто так и не кормит.
no subject
А как будут выглядеть попытки смешать эти применения в одном процессе общения, какие у этих попыток будут последствия?
У меня есть приятельница "с наклонностями" - в текстовом онлайн-общении (в чате) исправлять все грамматические и пунктуационные ошибки, которые допускают участники чата в ее присутствии. Участников общения это раздражает, в том числе и тех, кто ошибок не делает, а качество ее откликов по теме общения при включении этой манечки здорово падает. Оба момента - закономерны?
no subject
Когнитивное применение языка - это применение его для собственного обучения в том или ином виде - для исследования, экспериментирования, понимания.
Исправление чужих орфографических ошибок не имеет отношения к собственно базовым языковым задачам. В связи с тем, что нормативные орфография и пунктуация не являются частью языковой системы - это отдельная поведенческая надстройка. Они имеют отношения к этикетным правилам в широком смысле - "вилку класть слева, а нож справа", "все пуговицы пиджака должны быть застёгнуты, кроме нижней", " надо писать сегодня а не севодня".
Человек, исправляющий чужие ошибки, фактически пытается перекладывать вилки и ножи на общем столе, а также застёгивать чужие пуговицы прямо на людях. К когнитивным процессам это имеет мало отношения - скорее, это попытки привести окружающую среду в "знакомое, приглаженное и правильное" состояние (т.е. не думает, а как раз-таки пытается устроить так, чтобы не приходилось лишний раз ориентироваться, напрягаться). Это сильно влияет на качество коммуникаций человека: пока он занят перекладыванием чужих вилок, он - закономерно! - отвлекается от собственно разговора (или еды). Другие же люди часто имеют иные представления о значимости и характере этого "правильного состояния мира"(особенно - о сравнительной значимости чужого мнения про пуговицы и своих личных границ) - и не любят, когда к ним лезут застёгивать-расстёгивать их пиджак.
То есть оба момента закономерны, да.
no subject