![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Вопрос в заголовке поста - далеко не праздный. Язык существует, лишь пока для чего-то, где-то и как-то используется. У кодифицированной нормы есть некие сферы применения. Но если, как описывалось в предыдущих постах по тэгу, мы взяли историческую ситуацию, в которой сферы применения куда-то поплыли, и общий вектор этот социально не на пользу «культурному человеку» - то что он может с этой нормой делать?
Можно, конечно, пользоваться освоенным для чтения Чехова с Набоковым, занять последнюю несокращённую корректорскую должность при журнале или уйти преподавать русский язык в школу. Однако не все это могут, тем более - не все хотят. По абсолютно любым причинам.
Можно при помощи этой нормы ориентироваться в культуре и обществе в целом. Например, замечать, что если человек говорит не магазИн, а магАзин, то либо он имеет в виду ‘источник водки и дешёвого корма’, либо вообще относится к тому социальному слою, где источник водки и дешёвого корма встречается чаще и в жизни актуальнее, чем иные типы магазИнов. А если человек, пытаясь выражаться высоким литературным штилем, переходит при этом на унылый канцелярит – значит, с шансами, высокого литературного штиля говорящий никогда не осваивал, а канцелярит за него принимает по причине специфического социально-языкового опыта. И если человек путает албанский и олбанский - значит, как минимум про один из этих языков он не знает чего-то существенного. Всё это можно замечать, учитывать и использовать для ориентирования в ситуации.
Есть у кодифицированной нормы, однако, ещё одно специфическое применение, отличающее её от нормы стихийной: знание её можно использовать, чтобы поставить собеседнику двойку и показать ему, какой он некачественный.
Этому применению нормы учат в школе всех. Учителя, разумеется, попадаются разные, да и ученики тоже: в конце концов, не у всех на свете есть хроническое желание прибежать к собеседнику с оценочным высказыванием и пнуть его побольнее, потому что раздражает ведь своим существованием и ненормированным шевелением. Но тем, у кого такое желание есть, кодифицированная норма и специфика её преподавания дают надёжное оружие повседневного использования.
Это оружие – высказывания в духе «Стыдно не знать таких элементарных вещей», или «Это вопиющее бескультурие», или «Не ложить, а класть! Ну как с таким можно разговаривать!», или «Сначала русский выучи, потом в разговор лезь» - вылезающие в самых разных ситуациях коммуникации. Это любые переведённые на кодифицированный язык версии «Чё такой дерзкий?» и «Нечего тут выделываться, всё равно ты лох». Это привычка поправлять собеседника и приводить его в соответствие с Розенталем прямо на месте, на кухне или в аське - вместо того, чтобы отвечать ему по сути дела.
Если зайца долго бить по голове, он научится бить по голове других. Ссылаться при этом заяц будет, разумеется, на необходимость и культурную важность зажигания спичек.
Заяц может предпочесть этого не делать. Но обучен этому поведению он будет точно.
Можно, конечно, пользоваться освоенным для чтения Чехова с Набоковым, занять последнюю несокращённую корректорскую должность при журнале или уйти преподавать русский язык в школу. Однако не все это могут, тем более - не все хотят. По абсолютно любым причинам.
Можно при помощи этой нормы ориентироваться в культуре и обществе в целом. Например, замечать, что если человек говорит не магазИн, а магАзин, то либо он имеет в виду ‘источник водки и дешёвого корма’, либо вообще относится к тому социальному слою, где источник водки и дешёвого корма встречается чаще и в жизни актуальнее, чем иные типы магазИнов. А если человек, пытаясь выражаться высоким литературным штилем, переходит при этом на унылый канцелярит – значит, с шансами, высокого литературного штиля говорящий никогда не осваивал, а канцелярит за него принимает по причине специфического социально-языкового опыта. И если человек путает албанский и олбанский - значит, как минимум про один из этих языков он не знает чего-то существенного. Всё это можно замечать, учитывать и использовать для ориентирования в ситуации.
Есть у кодифицированной нормы, однако, ещё одно специфическое применение, отличающее её от нормы стихийной: знание её можно использовать, чтобы поставить собеседнику двойку и показать ему, какой он некачественный.
Этому применению нормы учат в школе всех. Учителя, разумеется, попадаются разные, да и ученики тоже: в конце концов, не у всех на свете есть хроническое желание прибежать к собеседнику с оценочным высказыванием и пнуть его побольнее, потому что раздражает ведь своим существованием и ненормированным шевелением. Но тем, у кого такое желание есть, кодифицированная норма и специфика её преподавания дают надёжное оружие повседневного использования.
Это оружие – высказывания в духе «Стыдно не знать таких элементарных вещей», или «Это вопиющее бескультурие», или «Не ложить, а класть! Ну как с таким можно разговаривать!», или «Сначала русский выучи, потом в разговор лезь» - вылезающие в самых разных ситуациях коммуникации. Это любые переведённые на кодифицированный язык версии «Чё такой дерзкий?» и «Нечего тут выделываться, всё равно ты лох». Это привычка поправлять собеседника и приводить его в соответствие с Розенталем прямо на месте, на кухне или в аське - вместо того, чтобы отвечать ему по сути дела.
Если зайца долго бить по голове, он научится бить по голове других. Ссылаться при этом заяц будет, разумеется, на необходимость и культурную важность зажигания спичек.
Заяц может предпочесть этого не делать. Но обучен этому поведению он будет точно.