Гвиннайд: Тёмная тропа (2)

[yutaku]

– Если сейчас не снять перегрузки и не пересмотреть весь режим, через некоторое время может встать вопрос об инвалидности.
Лицо Ули было таким же формальным и невыразительным, как эта фраза. Причём уже последние минут двадцать.
– Да что вы, сговорились? – клиентка резко цапнула со стола заключение предыдущего специалиста. – Хотите лишить его шансов на образование и карьеру?
Уля не успевала вклиниться, она только покачала головой.
– Он же вообще сдуреет, если ещё и учиться не будет!
– Аудиокниги никто не отменял. Брайлля ему тоже есть смысл осваивать, чтобы по максимуму иметь возможность получать информацию любыми путями, кроме зрения. Кроме того, я потому и рекомендую срочный перевод в специализированную школу…
– Оттуда ни в один приличный ВУЗ ходу нет! Будет серым, как эти ваши табуретки.
Уля скосила глаза на стулья в кабинете, с сиденьями и спинками цвета «бонди». Дама потрясла ухваченными листами перед носом сына, который уже довольно долгое время сидел тихо и только гладил пальцами настольную лампу.
– Вот что они про тебя пишут! Ты же не хочешь, чтобы тебя в школе инвалидом считали?
Ребёнок только пожал плечами.


– Я могу только подтвердить заключение коллеги, – вернулась к теме Уля. Как минимум, в пятый раз. – Снятие со зрения нагрузки, учебной в том числе; только после этого компенсирующие упражнения, хотя бы по Огойллу..

Ещё минут через двадцать Уля наконец осталась в кабинете одна, к ней даже временно не ломился никто следующий. Но закрытая дверь совершенно не защищала её от продолжения диалога в коридоре.
– Главное – продолжать тренировать глаза и не сдаваться, – доносился оттуда решительный женский голос. – А то когда опять Лена будет спрашивать, идёт ли ей платье, ты ей что ответишь? Что платья не видишь? Что Лену узнаёшь только по голосу?
– Ну да, – ответили ей за дверью.
За этим последовало сдавленное шипение и шорох резко снимаемых и выбрасываемых в мусорку бахил. И шуршание пакетов.
Для Ули слова «Ты что ответишь?» принадлежали совсем другой истории и имели другой ответ.

Её родители боролись не со стремительно убегающим в закат зрением, а с неудобной привычкой ребёнка реагировать на разные обыкновенные житейские события потерей сознания, или паническими воплями, или просто рвотой. Её тренировали переносить вещи, которые были слишком легкодоступны, чтобы избежать их совсем: падающая посуда, бабах пиротехники, хлопок переходящего звуковой барьер самолёта на недальнем аэродроме. Уля орала, болела, но хорошо вести себя не начинала.

Ещё мама с ней разговаривала. Об этом.
– Уля, ты сильно не любишь резкие звуки?
Она тогда не ответила. Не сумела придумать ответ.
– Ладно. А вот, допустим, подходит к тебе чужой человек...
– Чужой человек? А ты где в это время?
– Меня в это время рядом нет.
– Но как же чужой человек ко мне подойдет?
– Ну, вот подойдет.
– Но тут же калитка, двери, взрослые.
– Это все неважно. Никого рядом нет, есть ты и есть чужой для тебя человек. И он тебя спрашивает: а скажи, девочка, что это у тебя плохое настроение – а ты ему отвечаешь "да вот самолеты летают и спать мне не дают".
Мать замолчала. «Или - что ты ответишь?»

Тут у Ули случилось ощущение, что она за окном комнаты, где идет разговор. И смотрит на мать и на себя из-за окна. И оттуда ей ясно, что на самом деле матери совершенно неважно, как сложится её судьба, если Уля останется один на один со взрослым чужим человеком. Ей важно, чтобы Ул я никому не сказала и не показала, что она на самом деле чувствует. И что да, она может её оставить одну с чужим враждебным взрослым – и будет ждать, что Уля никому не скажет то, что говорить нельзя. И скорее всего, то, что нельзя говорить, будет как-то касаться вопросов того, как Уле живётся.
Труднее всего было открыть рот и сказать то, что мать ждала. Уля догадывалась, что это решение какое-то не особенно хорошее для неё самой.

– Я не скажу, почему у меня плохое настроение.
–Точно не скажешь?
– Точно не скажу.
–Молодец, иди.
Она угадала тогда, что именно нужно сказать.
А сегодняшний мальчик за дверью то ли ещё не угадал, то ли уже отказался угадывать.

Из воспоминаний её выдернул телефон.
– Да, привет. На этой неделе? Сейчас, расписание посмотрю… Да, я знаю, что очень давно не ходили. Когда сам пробовал, на чём застрял? Ага… Лёсик, потому что я очень занята по работе. Нет, оно ещё не кончилось. Может, разберусь к субботе, в пятницу позвони.
Она знала, что так не бывает, что в Веренну у всех свои дороги. Вот только после установления инвалидности жизнь не кончается. Что-то приходится делать дальше.

«Почему ты не хочешь мне помочь?». Этот вопрос совсем, совсем не похож на тот, давний.
Вот что ей на него отвечать?