Вместо экзорцизма -5

[yutaku]

С утра Крейст застрял в храме надолго: жрецы совещались относительно изменений в обряде и задавали ему кучу дополнительных вопросов. Дождался, пока жрецы перечитают заключение демонолога, не найдут в нём слова «одержимость». Выслушал, что надо приготовить дома. Сбегал в город, купил пару магических свитков, которые могли понадобиться в ближайшее время. На деньги Диасселя, разумеется, своих у него столько под рукой не было.



Успел домой он уже только после приезда Кессельфа. Застал брата обнимавшим родственников и расспрашивавшим, что случилось. Брат действительно прилетел сам; частая смена обликов и постоянное махание крыльями изменили его прежнюю осанку, и он сейчас выглядел как альв, который скорее гребёт вёслами, чем колдует. Крейст хотел было отозвать Кессельфа поговорить, но тот покачал головой и поторопился со всеми здороваться. Крейст бросился на кухню, хоть раз успеть сегодня что-нибудь съесть (и сделать порцию «лекарства» для Диасселя), наткнулся там на племянника, вырезавшего лебедей из яблок. Поднялся к комнате Диасселя, где охранник предупредил его, что Кессельф у дяди. Вздохнул, вошёл, весь вздрогнул, увидев вместо брата здоровущую лайку, сидящую у постели…
- Ффух. Вы, друиды, действительно дичаете в своей тундре, - поворчал он на превращающегося обратно в альва брата. – Что ты там вынюхал?

Тот указал на чашку с мерассой.
- Для чего ты его этим поишь, почему в комнате ночью был кто-то посторонний, и зачем здесь жгли льняное семя?
Крейст протянул ему написанный демонологом документ. Брат ознакомился, поморщился:
- Думаешь, если бы там демона не было, то всех этих проблем бы не случилось?
- Не думаю. Ты уже умеешь заклинания превращения делать? Например, альва в животное?...

...

Вечером собравшиеся альвы - все-все, живущие в Доме и только что приехавшие, и даже Нааниск Фенриэ, избегавший большинства собраний, сидели в Тёплом Кругу. Крейст развёл там живой огонь и поддерживал его, чтобы не отвлекалась жрица, которая начинала обряд поминовения.
- ...О мои прекрасные, поднявшиеся из семян, от дыхания земли к дыханию ветра, встретившие свою весну побегами и цветами, не дожившие до осени! Вы ещё не вернулись на Остров, ваше место на нём всё ещё пустеет, но вечность никуда не торопится и никого не торопит.

Альвы постарше переглядывались. Обычно слова звучали другие. Но здесь и сейчас - почему-то именно эти.

- О мои прекрасные, срезанные в жертву надежде, ставшие вином для чужой силы, власти и тайны! Никаким добром не отпустит вас тот, чей свет не горит без вас, чья красота меркнет без вашей, чьи обещания рассыпаются в ложь, если их не исполняете вы. Вы не можете сейчас мне ответить, некому ответить за вас, но в каждой весне моей есть место для потерянных, в каждом лете и в каждой осени.

Кто бы ни отверг вас, я вас не отвергаю; кто бы ни сделал вас своей пищей, я жду именно вас, а не его. Ваша сила, ваши корни, ваши стволы проросли из семян моего острова. Всё, что забрала земля, возвращается ко мне новыми ростками; всё, что забрал огонь, возвращается ко мне с его дымом.

О мои прекрасные, любимые, смертники доверия и надежды! Никто из бессмертных не возлагал на мотыльков долга не сгорать в пламени. Не беспокойтесь об оставшихся, у них есть тела, способные дышать, и в этих телах достаточно радости и боли, чтобы жить дальше. Будьте для них дождём и будьте травой, будьте ветром, как бы этот ветер ни звали.

Оставьте ложь, она не была вашей, лжец же от неё не откажется до тех пор, пока она не рассыплет его разум и тело. Оставьте прошлое, где прикоснулись ко злу, оно не было вашим и не вернётся с вами ко мне, сотворивший же не откажется от него до тех пор, пока оно не рассыплет его волю. Оставьте несбывшееся, оно не сбылось.

«Это мёртвым или живым?» - молча спрашивал её Крейст. Судя по лицам сидевших в Тёплом Кругу альвов – всё-таки живым.

- О мои прекрасные, безмолвные, любые слова живых о вашем прошлом могут оказаться отравлены тем, кто удерживает вас. Я выплёскиваю эти слова в реку, где они оказываются каплей среди чистой воды, потерянные и растворённые.