![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Норма стихийная образуется сама, без осознанных усилий общества и целенаправленных действий – и вопрос «почему» она есть более существенен, чем вопрос «зачем».
А образуется она потому, что общающимся друг с другом людям надобно понимать друг друга, и лучше бы не через слово на десятое. И если говорящий уже - по сумме прошлого опыта общения – полагает, что слушающий (вообще или вот этот конкретный) способен понять слово «творог», так он и не будет просто так придумывать другого способа обозначить то же самое. И если в речевой общности «ученики -дцатой школы» при учителях о некоем человеке говорят «Светлана Павловна», а в разговорах только между детками – «русичка», то это такая стихийная норма в данной речевой общности. И отклонение от неё в любую сторону даёт спецэффекты: шаг влево - и названная «русичкой» может начать орать и ставить двойки, шаг вправо - и одноклассники начнут малость отстраняться от говорящего о «Светлане Павловне», потому что он как бы и не свой, это «Светлана Павловна» ему тогда уж своя.
Возможность распознавания своих и чужих – одна из важных черт любых норм. Появляется эта опция сама, по факту того, что свои общаются и подражают друг другу, а вот чужие не имеют ни возможности, ни (обычно) желания осваивать норму «своих». Используют её люди весьма охотно и эффективно, поскольку это даже лучше, чем внешние маркеры типа одежды: новый костюм купить недолго, а вот переучиться на чужую стихийнуюнорму… это надо очень много наблюдать, делать выводы, экспериментировать, формировать навык - будучи всё это время очевидным чужим.
С кодифицированной нормой всё сложнее. Сама она не зарождается, в силу определения: её создают целенаправленно. В основу метода всегда ложится отбор некоторого количества уже существующих текстов и объявление их образцами, по которым предполагается далее строить новые тексты.
Здесь уже не актуален вопрос «почему», здесь нужен вопрос «зачем». Что таким образом надеются сделать? Если послушать-почитать, что при этом декларируется, то стремятся при этом обеспечить сохранность и понятность традиционных текстов - (например, юридических, религиозных, считающихся особо ценными литературных) – для следующих поколений. Стихийные нормы меняются весьма быстро, устаревшие тексты становятся сперва «неудобными» для понимания, потом – непонятными в принципе. По всему рунету бродят байки и шутки о том, как «тупые современные дети» не понимают текстов Пушкина или Толстого... хотя по-хорошему, тексты Пушкина уже и нам лучше бы читать с комментариями, историческими и языковыми. Помню, я в детстве очень мучилась вопросом, как же это у Жуковского рифмуются «жён» и «плен».
Консервация языка (и через него - культуры) в этой системе ценностей рассматривается как несомненное благо. Есть такая метафора для этого процесса - представление о новых текстах как ростках, поднимающихся на почве из текстов старых. Чем больше годных старых текстов, тем почва богаче и тем лучше перспективы ростка.
На социальном уровне – который в контексте нормы описывается гораздо реже – всё выглядит вот как. Кодифицированная норма формирует искусственную речевую общность с правом вхождения по факту её освоения. Не по факту рождения – она не является, как правило, родным языком, её надо осваивать отдельно. Не по факту длительного проживания в этой среде!) и явного подтверждения способности ею пользоваться. Назовём такую общность, например, «культурные люди». Общность эта кодификаторами объявляется более качественной и назначается специфически привилегированной социально: именно ей предлагается далее исключительное право на какие-то социальные посты и ниши, где применение кодифицированной речи – и, как следствие, консервированного культурного слоя - считается необходимым. Детали могут различаться – но обычно это доступ к множеству государственных постов, к СМИ, к преподаванию, вообще к возможности официально публиковать собственные письменные тексты, доступ к религиозной деятельности определенного типа.
Обеспечивается это право обычно силами и средствами той социальной группы, которая вводит и поддерживает кодификацию. Если это некая религиозная система/организация – социальные плюшки для «культурного человека» будут преимущественно в рамках права стать священнослужителем или считаться настоящим правильным последователем религии и иметь доступ к каким-то внутриконфессиональным благам. Если кодификацию поддерживает государство – это будет право на государственные посты, на выступление в контролируемых государством СМИ и так далее. Если кодификацию поддерживает системы научно-образовательных учреждений, то это будет право на публикацию в контролируемых этой сетью СМИ, на должности сотрудников этой системы (например, преподавателей). Поддерживать кодифицированную норму они могут дружно и вместе: в этом случае прав и возможностей у «культурного человека» будет особенно много, а у всех остальных – особенно мало.
То есть основа идеи проста:
Ты хочешь наш социальный сыр? А вот научись говорить как мы, красиво и правильно, и мы тебя к этому сыру подпустим. А сами сможем получить хоть какие-то гарантии того, что раз ты научился говорить таким образом и способен ориентироваться в наших культурных наработках, то ты на нас достаточно похож и достаточно соответствуешь нашим представлениям о прекрасном и правильном.
А что из всего этого получается, будем обсуждать дальше.
А образуется она потому, что общающимся друг с другом людям надобно понимать друг друга, и лучше бы не через слово на десятое. И если говорящий уже - по сумме прошлого опыта общения – полагает, что слушающий (вообще или вот этот конкретный) способен понять слово «творог», так он и не будет просто так придумывать другого способа обозначить то же самое. И если в речевой общности «ученики -дцатой школы» при учителях о некоем человеке говорят «Светлана Павловна», а в разговорах только между детками – «русичка», то это такая стихийная норма в данной речевой общности. И отклонение от неё в любую сторону даёт спецэффекты: шаг влево - и названная «русичкой» может начать орать и ставить двойки, шаг вправо - и одноклассники начнут малость отстраняться от говорящего о «Светлане Павловне», потому что он как бы и не свой, это «Светлана Павловна» ему тогда уж своя.
Возможность распознавания своих и чужих – одна из важных черт любых норм. Появляется эта опция сама, по факту того, что свои общаются и подражают друг другу, а вот чужие не имеют ни возможности, ни (обычно) желания осваивать норму «своих». Используют её люди весьма охотно и эффективно, поскольку это даже лучше, чем внешние маркеры типа одежды: новый костюм купить недолго, а вот переучиться на чужую стихийнуюнорму… это надо очень много наблюдать, делать выводы, экспериментировать, формировать навык - будучи всё это время очевидным чужим.
С кодифицированной нормой всё сложнее. Сама она не зарождается, в силу определения: её создают целенаправленно. В основу метода всегда ложится отбор некоторого количества уже существующих текстов и объявление их образцами, по которым предполагается далее строить новые тексты.
Здесь уже не актуален вопрос «почему», здесь нужен вопрос «зачем». Что таким образом надеются сделать? Если послушать-почитать, что при этом декларируется, то стремятся при этом обеспечить сохранность и понятность традиционных текстов - (например, юридических, религиозных, считающихся особо ценными литературных) – для следующих поколений. Стихийные нормы меняются весьма быстро, устаревшие тексты становятся сперва «неудобными» для понимания, потом – непонятными в принципе. По всему рунету бродят байки и шутки о том, как «тупые современные дети» не понимают текстов Пушкина или Толстого... хотя по-хорошему, тексты Пушкина уже и нам лучше бы читать с комментариями, историческими и языковыми. Помню, я в детстве очень мучилась вопросом, как же это у Жуковского рифмуются «жён» и «плен».
Консервация языка (и через него - культуры) в этой системе ценностей рассматривается как несомненное благо. Есть такая метафора для этого процесса - представление о новых текстах как ростках, поднимающихся на почве из текстов старых. Чем больше годных старых текстов, тем почва богаче и тем лучше перспективы ростка.
На социальном уровне – который в контексте нормы описывается гораздо реже – всё выглядит вот как. Кодифицированная норма формирует искусственную речевую общность с правом вхождения по факту её освоения. Не по факту рождения – она не является, как правило, родным языком, её надо осваивать отдельно. Не по факту длительного проживания в этой среде!) и явного подтверждения способности ею пользоваться. Назовём такую общность, например, «культурные люди». Общность эта кодификаторами объявляется более качественной и назначается специфически привилегированной социально: именно ей предлагается далее исключительное право на какие-то социальные посты и ниши, где применение кодифицированной речи – и, как следствие, консервированного культурного слоя - считается необходимым. Детали могут различаться – но обычно это доступ к множеству государственных постов, к СМИ, к преподаванию, вообще к возможности официально публиковать собственные письменные тексты, доступ к религиозной деятельности определенного типа.
Обеспечивается это право обычно силами и средствами той социальной группы, которая вводит и поддерживает кодификацию. Если это некая религиозная система/организация – социальные плюшки для «культурного человека» будут преимущественно в рамках права стать священнослужителем или считаться настоящим правильным последователем религии и иметь доступ к каким-то внутриконфессиональным благам. Если кодификацию поддерживает государство – это будет право на государственные посты, на выступление в контролируемых государством СМИ и так далее. Если кодификацию поддерживает системы научно-образовательных учреждений, то это будет право на публикацию в контролируемых этой сетью СМИ, на должности сотрудников этой системы (например, преподавателей). Поддерживать кодифицированную норму они могут дружно и вместе: в этом случае прав и возможностей у «культурного человека» будет особенно много, а у всех остальных – особенно мало.
То есть основа идеи проста:
Ты хочешь наш социальный сыр? А вот научись говорить как мы, красиво и правильно, и мы тебя к этому сыру подпустим. А сами сможем получить хоть какие-то гарантии того, что раз ты научился говорить таким образом и способен ориентироваться в наших культурных наработках, то ты на нас достаточно похож и достаточно соответствуешь нашим представлениям о прекрасном и правильном.
А что из всего этого получается, будем обсуждать дальше.