![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
Если отвлечься от вопросов политкорректности, то аналогичные схемы («будем говорить то же самое, но с другими коннотациями») можно найти ещё много где.
Когда таёжный охотник называет медведя медведем только во время охоты на него, а всё остальное время аккуратно именует его «стариком» или «дедушкой», он использует именно табуирование проблемного слова. Табуирует он его для всех контекстов, кроме тех, где его будет устраивать набор коннотаций, связанных с ощущением серьёзной угрозы для жизни и здоровья. Дома ему это ощущение лишний раз как-то не нужно.
Когда после очередных политических событий наступает массовое переименование городов и улиц (включая как частный случай возвращение старых названий) – это тоже попытка избавиться от нежелательных коннотаций и использовать вместо них какие-то желательные. Историческая и социальная информация – это вполне себе частный случай коннотаций.
Когда по некоей сумме социально-исторических событий предлагается переименовать социальную структуру или организацию – будь то ребрендинг коммерческой компании или переименование ГАИ в ГИБДД и обратно – это тоже попытка избавиться от нежелательных коннотаций и привязать к названию явления какие-то желательные. Работает оно несколько хуже, чем хотелось бы использующим этот приём: в примере с ГАИ переименования благополучно прошли с сохранением практически всех вообразимых коннотаций названия. В случае с переименование милиции в полицию epic fail, вероятно, окажется ещё более заметным: слово «полиция» имеет свои коннотации, которые уже всплывают в дискурсе весьма активно и, по всей вероятности, не окажутся желательными для организаторов реформы.
Когда охранника называют «секьюрити», а уборщицу – «менеджером по клинингу», то это тоже попытка избавиться от коннотаций (связанных со стандартными социальными взаимодействиями, исторически сформировавшимися вокруг представителей этих профессий) - а также добавить новые, по тем или иным причинам более желательные. Это не всегда удаётся, однако - и тем хуже удаётся, чем больше разрыв между заявленными новыми коннотациями и фактическими социальными отношениями-взаимодействиями. Которые, между прочим, могут быть изменены, а могут и остаться прежними (какая бишь будет зарплата и какие рабочие взаимодействия с окружающими у менеджера по клинингу?).
Примеры можно искать и дальше, по вкусу. Изменить контекст бывает непросто, изменить конситуацию - очень непросто. Поменять же название иногда можно одной директивой.
Когда таёжный охотник называет медведя медведем только во время охоты на него, а всё остальное время аккуратно именует его «стариком» или «дедушкой», он использует именно табуирование проблемного слова. Табуирует он его для всех контекстов, кроме тех, где его будет устраивать набор коннотаций, связанных с ощущением серьёзной угрозы для жизни и здоровья. Дома ему это ощущение лишний раз как-то не нужно.
Когда после очередных политических событий наступает массовое переименование городов и улиц (включая как частный случай возвращение старых названий) – это тоже попытка избавиться от нежелательных коннотаций и использовать вместо них какие-то желательные. Историческая и социальная информация – это вполне себе частный случай коннотаций.
Когда по некоей сумме социально-исторических событий предлагается переименовать социальную структуру или организацию – будь то ребрендинг коммерческой компании или переименование ГАИ в ГИБДД и обратно – это тоже попытка избавиться от нежелательных коннотаций и привязать к названию явления какие-то желательные. Работает оно несколько хуже, чем хотелось бы использующим этот приём: в примере с ГАИ переименования благополучно прошли с сохранением практически всех вообразимых коннотаций названия. В случае с переименование милиции в полицию epic fail, вероятно, окажется ещё более заметным: слово «полиция» имеет свои коннотации, которые уже всплывают в дискурсе весьма активно и, по всей вероятности, не окажутся желательными для организаторов реформы.
Когда охранника называют «секьюрити», а уборщицу – «менеджером по клинингу», то это тоже попытка избавиться от коннотаций (связанных со стандартными социальными взаимодействиями, исторически сформировавшимися вокруг представителей этих профессий) - а также добавить новые, по тем или иным причинам более желательные. Это не всегда удаётся, однако - и тем хуже удаётся, чем больше разрыв между заявленными новыми коннотациями и фактическими социальными отношениями-взаимодействиями. Которые, между прочим, могут быть изменены, а могут и остаться прежними (какая бишь будет зарплата и какие рабочие взаимодействия с окружающими у менеджера по клинингу?).
Примеры можно искать и дальше, по вкусу. Изменить контекст бывает непросто, изменить конситуацию - очень непросто. Поменять же название иногда можно одной директивой.
no subject
Мы вряд ли узнаем, как именно этого зверя называли раньше.
Но дома, не во время охоты, его называли, используя эвфемизм "мёдовед".
Дабы не использовать настоящее название. :-)
Хотя настоящее название тех времён, пришедшее к ним от их предков, было в их языке всего лишь эвфемизмом, происходящим от тогдашнего слова "сила", что-то типа "бер", ну понятно, его так дома называли. Дабы настоящее название не поминать. А уж каким оно было до этого, я не смог нарыть в недрах интернета. Может и не сохранилось.
:-) :-) :-)
no subject
С поправкой только, что не "мёдо-вед", а "мёду-ед" (это довольно хорошо доказуемая этимология), да и предыдущий эвфемизм этого зверя "бер" нигде и никак не прослеживается в значении "сила", а обозначает либо уж того самого зверя, либо цвет - "бурый, коричневый". (Эта этимология уже послабее, но всё же лучше, чем вообще не имеющая фактических подтверждений "сила").
no subject
Если сравнивать древнегреческое "арктос", латинское "урсус", кельтское "артос", то можно увидеть сходство и предположить единый праиндоевропейский корень. Так что и праславянское обозначение медведя нужно искать где-то в той же стороне.